не знаете, что говорите, сеньоры. Я выполняю приказ… понимаете, приказ! И ничто не может заставить меня не выполнить его. Теперь вот что… Только что этот сеньор — его имени я не знаю — угрожал нам.

— Имя не имеет значения! — крикнул Мануэл до Розарио.

— Я не могу оставить без внимания его слова. Что он хотел сказать? Мы проведем работы, а крестьяне в отместку все поломают? Так, что ли?

— Понимайте, как хотите! — раздался голос Жоао Ребордао.

— Но подобные угрозы наказуются законом. Вы слышали меня? Может быть, повторить?

— Нет, сеньор, незачем.

— Но я хочу знать, поняли вы меня или нет?..

— Не поняли и понимать не хотим. Только глупец может угрожать тому, за кем сила. Кавалерия должна вернуться в казармы…

Толпа становилась плотнее и постепенно приближалась к своим посланцам. Кое-кто вырвался вперед и в нерешительности застыл неподалеку от Жоао и Мануэла; некоторые боязливо переходили с места на место, словно на ярмарке, когда народ только начинает съезжаться. Отовсюду неслись голоса:

— Пусть войска убираются. Здесь мы хозяева! Бандиты! Идите грабить на большую дорогу!

Штрейту снова пришлось признаться себе, что он выбрал ошибочный путь. Все предпринимаемые им попытки к сближению провалились. А вдруг правда на стороне этой деревенщины? Нет, не может быть, но не стоило ему вступать в спор с этими невеждами и толочь с ними воду в ступе. Сначала он делал вид, что очень терпеливо слушает их, но теперь не считал нужным скрывать своей злости. Солдаты молча с большим любопытством смотрели на него. Как, не злоупотребляя властью, но и не унижая своего достоинства, выйти из этого положения? Властным жестом, который в его собственных глазах был очень внушительным, Штрейт указал на Жоао Ребордао жандарму, торжественно и неподвижно стоявшему в нескольких шагах в позе человека, всегда готового выполнить любой приказ.

— Взять его!

Но Жоао не стал ждать, когда жандармские руки схватят его. Сделав два стремительных, упругих прыжка, он оказался в нескольких метрах от солдат. Жандарм, хоть и разгадал его маневр с самого начала, в нужный момент не рассчитал своего броска — так быстро все произошло. На жандарма и Штрейта обрушился шквал криков и брани. Несколько солдат бросились за Жоао, но он был ловок и проворен, легко бегал и без труда ускользнул от них. Солдаты налетели на крестьянина из Валадим-даш-Кабраша, который загородил им дорогу; началась свалка. Один из жандармов, очевидно самый озлобленный, ударил крестьянина прикладом по голове. Раздался выстрел, жандарм выпустил из рук карабин и упал навзничь.

Тогда жандармы дали беспорядочный залп по горам. Воцарилось смятение. Одни бежали, в панике сбивая с ног других; раненые или пострадавшие при падении ползли по земле, взывая о помощи; слышались рыдания, и лишь немногие были готовы оказать сопротивление, они сжали свои ружья и самопалы, повернув их против войск.

Полными ужаса глазами Штрейт смотрел на происходящее. Бог знает, во что это может вылиться! Он решил помешать бунту, попытаться уговорить крестьян, а начать с того, что оттеснить их от солдат. Штрейт вскочил в джип. Вокруг него раздавались стоны, выстрелы, удары, все куда-то бежали. Штрейт приказал направить джип к месту, которое показалось ему наиболее опасным. Там смельчаки из разных деревень затеяли драку с жандармами. Он крикнул: «Прекратить!», — но тут где-то сбоку раздался выстрел из охотничьего ружья и пуля угодила Штрейту в лопатку. Он инстинктивно закрыл руками лицо и как подкошенный рухнул на сиденье, не издав ни звука.

Кавалерия с обнаженными саблями ринулась на бунтарей. Открывать огонь не было нужды, и все же только каким-то чудом это не пришло в голову офицеру. Несколько крестьян были растоптаны конями или порублены саблями, толпа бросилась врассыпную, оставив на земле мертвых и раненых. В их числе были Штрейт, жандармский капрал, трое мужчин, очень красивая девушка и еще человек пять, которые корчились, умоляя прикончить их. Кое-кто из раненых, еле держась на ногах, карабкался по камням и утесам с помощью друзей и родных.

Раненым оказали первую помощь, а Штрейта отвезли в ближайшую деревню — Аркабузаиш. Там ничего подобного не происходило. К своему ужасу, правительственные чиновники увидели совсем иную картину: войска братались с народом, из рук в руки переходили бурдюки с вином и колбасы.

Когда Сесар Фонталва увидел, в каком состоянии был доставлен его коллега и начальник, уткнувшийся носом в сиденье джипа, наспех перевязанный, он стал благодарить бога за то, что ему удалось избежать подобной участи. Ведь и на него грозной волной надвигались жители окрестных деревень. Командир направленного туда взвода предложил запретить крестьянам собираться больше пятерых, а потом вообще разогнать их.

— Нет, пусть идут, — возразил Фонталва.

В боевой готовности на него двигались мятежные деревни, возглавляемые Ловадеушами, Жусто и Накомбой из Аркабузаиша, Жоао до Алмагре из Коргу-даш-Лонтраша, Алонзо Рибелашом из Фаваиш-Кеймадуша, Жозе Релой из Понте-ду-Жунку, Асидешом Фадалго из Тойрегаша и т. д. После того как они долго, до хрипоты, растолковывали, в чем заключаются их требования, он заявил:

— Сеньоры, вы не правы, но я понимаю, что вы искренни и убеждены в своем святом праве на оборону, однако, по-моему, вы плохо разбираетесь в том, о чем идет речь. Лесопосадки в горах принесут вам только пользу, и вы в конце концов должны признать это. Сейчас мы не будем спорить; чтобы вы убедились в этом, нужно время, нужно, чтобы вы успокоились. Хорошо, мы не будем начинать, подождем, пока улягутся волнения. Ни за что на свете я не пойду на то, чтобы мой участок превратился в кладбище. Господин лейтенант, ответственность я беру на себя.

Однако лейтенант не намерен был уступать. Он прибыл, чтобы обеспечить выполнение работ; если будет сочтено, что работы следует начать, он будет защищать рабочих и инженеров от этой деревенщины.

Однако Сесар Фонталва продолжал настаивать:

— На вашем месте я бы увел отсюда солдат и представил начальству рапорт, в котором сообщил бы, что упорство местных жителей, бывших до сего дня хозяевами этой земли, побудило вас принять решение не прибегать к оружию. Этот спор должен решиться мирно. Я отлично знаю, что ныне существует тенденция навязывать волю верхов оружием и другими насильственными способами, ибо верхи исходят из того, что они осуществляют самую прогрессивную и патриотическую миссию. В нашей стране все представители власти, начиная от главы государства и до деревенского старосты, наделены неограниченными полномочиями. И поскольку я являюсь одной из ступенек на этой лестнице, я выполняю свой гражданский долг, дав согласие на нарушение вами приказа. Работы прекращены!

— Я протестую! — крикнул лейтенант.

— Протестуйте, но,